Океан, как известно, никогда не врет...
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
19:33
Доступ к записи ограничен
Океан, как известно, никогда не врет...
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Океан, как известно, никогда не врет...
| Девушка, увидев цвет, в который окрасилась вода, неожиданно отвешивает Вам поклон. – Мое почтение, Странник |
Ты сын Дороги, верно? Не можешь надолго оставаться в одном и том же месте, всегда стремишься вперед. И дороге твоей не будет конца, ведь она упирается в бесконечность. Думаю, нам было бы по пути, жаль, что странник зачастую должен быть один. Знаешь, Странник… Я могу вернуть тебе душу и память, но прежде, ответь мне на вопрос: "Сам ли ты сделал этот выбор?" |
| Пройти тест |
Странник... Правда. Меня тянет прочь, мне здесь тесно, плохо, я хочу уйти. Только куда? Кто-то сказал замечательную вещь: "Человек решается на перемены, когда боль от происходящего становится сильнее страха неизвестности". Пока я не могу решиться сделать этот первый, наверняка, неуверенный, но судьбоносный шаг. Но если ничего не изменится, то сделаю, сегодня я осознала это необыкновенно ясно. Мне очень страшно понимать это, но внутри ноет и тянет. Понимаешь, это странное, противоречивое состояние, когда ты боишься что-то сделать, и одновременно тебя толкает на это словно какая-то потусторонняя сила, с которой ты еще в состоянии бороться, но она набирает силу день ото дня, и ты четко осознаешь, что скоро она достигнет достаточного могущества и ты уже будешь не в силах противиться. Я чувствую эту силу как ветер, толкающий меня в спину. Этот ветер зовет, шепчет, манит!.. Его сладость и страх неизвестности, которую он предлагает, рвут меня изнутри. Я не представляю, как буду жить в другом месте, не понятно, как, не понятно, на что, без тебя (раз ты это читаешь, значит, я что-то для тебя значу, а поэтому, наверняка, и ты что-то значишь для меня), но я хочу уйти, я больше не чувствую свой дом.
Говорят, Калининград - очень красивый город...
среда, 12 ноября 2008
Океан, как известно, никогда не врет...
Я шла через парк на Вознесенке. Асфальт, равномерно покрытый жидковатой грязью, норовил выскользнуть из-под ног. Плотные сумерки. Голые изгибы деревьев, темнеющие на фоне неба. Прохлада.
Я шагала, и мне наконец-то было хорошо, спокойно, было чем дышать. Я чувствовала себя в безопасности, укрытой этой сгущающейся тьмой, спрятанной от одиночества. Мне последнее время очень пусто. Я не понимаю, как жить, не могу определить свое место в этом мире. Мне плохо. Мне постоянно хочется идти куда-то, долго-долго ходить и думать, искать ответы. Но страшно, четыре года назад я стала бояться парков, а тянет именно туда. Постоянно хочется поближе к природе, только там я могу дышать и думать. И вот я иду по Вознесенке, мне очень хорошо, потому что так правильно. Тогда мне пришло осознание, чего мне не хватает, не хватает остро.
Я очень хочу, чтобы рядом был человек. Мужчина. Чтобы просто можно было с ним молча гулять в темноте по парку и не бояться. Я не прошу любви или отношений. Я не могу этого больше просить. Я прошу у этого мироздания человека, рядом с которым просто было бы не страшно и можно было бы молчать.
Я шагала, и мне наконец-то было хорошо, спокойно, было чем дышать. Я чувствовала себя в безопасности, укрытой этой сгущающейся тьмой, спрятанной от одиночества. Мне последнее время очень пусто. Я не понимаю, как жить, не могу определить свое место в этом мире. Мне плохо. Мне постоянно хочется идти куда-то, долго-долго ходить и думать, искать ответы. Но страшно, четыре года назад я стала бояться парков, а тянет именно туда. Постоянно хочется поближе к природе, только там я могу дышать и думать. И вот я иду по Вознесенке, мне очень хорошо, потому что так правильно. Тогда мне пришло осознание, чего мне не хватает, не хватает остро.
Я очень хочу, чтобы рядом был человек. Мужчина. Чтобы просто можно было с ним молча гулять в темноте по парку и не бояться. Я не прошу любви или отношений. Я не могу этого больше просить. Я прошу у этого мироздания человека, рядом с которым просто было бы не страшно и можно было бы молчать.
Океан, как известно, никогда не врет...
| Хокку-генератор | ||||||||
| ||||||||
все гадания на aeterna.ru |
Был момент жизни, когда я точно узнала, что ведьма. Настоящая, без скидок и сказок. Но не сейчас. Не знаю, как там с ведьменским началом обстоят дела на данный момент, давненько не давало о себе знать (слава Богу!), но шаман из меня действительно хреновый :)
Океан, как известно, никогда не врет...
Утро началось с яростных, можно даже сказать неистовых звонков в дверь. Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь-дзинь!!! Я открыла глаза и, ничего не понимая, уставилась на циферблат часов. Девять утра. Если вы сова, принужденная жить по расписанию жаворонков и получившая наконец возможность по-человечески построить свой режим, то для вас подобная побудка приравнивается к преступлению против человечества. Благо каждый будний день, просыпаясь рано утром, чтобы отправиться на работу, привыкаешь ненавидеть этот мир хоть и отчаянно, но молча, этому-то факту нажимающий на звонок и должен был быть признателен за спасение от немедленного и изуверского уничтожения. Дзинь-дзинь-дзинь!!! Я не иду по коридору, мое тело передвигается вперед какими-то неведомыми мне почти мистическими силами. Кто, ну кто может придти ко мне в это время?! Открываю дверь в тамбур, вижу соседку, которая отворяет входную: если позвонили и соседке, значит кто-то из жилищно-коммунальных служб. Уныло прислоняюсь к косяку и пытаюсь в недрах еще дремлющего мозга найти хоть какую-нибудь подсказку к вопросу, какого черта сейчас происходит?! Дверь отворяется и взору моему предстает юноша с чистым взором огромных глаз и благообразным, почти светящимся изнутри ликом; еще б ему волосы отрастить, шмотки на белый балахон поменять и крылья добавить - сущий ангел. "Кабельщик. Телевизор подключать". Ах, да, точно! Пропускаю его в квартиру, и он начинает расстреливать мой мозг какими-то нерасшифровываемыми вопросами про кабели, антенны, разъемы. Я смотрю в упор и молчу. Пристал, блин, к девушке! Потом вспоминаю, что на мне одето, а т.к. пошла я открывать, естественно, в том же, в чем и спала, то, соответственно, на дето на мне ну очень не много. Умудряюсь смутиться и ретироваться в спальню, чтоб если не получается достойно мыслить, так хоть выглядеть пристойно. По пути в комнату и обратно мозг удается запустить. Потом он приступает к работе, а я дремлю на диване, ожидая, пока он закончит, проверяю результаты, кормлю его шоколадными конфетами и мы треплемся о всякой ерунде, а затем он уходит, поразительно светло улыбаясь на прощание. Я думаю, что вот ему бы еще крылья и все, остальное и так сканало б, и иду спать дальше.
Снова звонки в дверь. Чуть менее яростные, но такие же настойчивые. Циферблат - одиннадцать утра. Опять мастер. "На проблемы с домофоном Вы жаловались?" Этот уже на ангела не похож. Поэтому в квартиру не попадает. Я стою, также уныло прислонившись к дверному косяку, и смотрю, как он манипулирует с проводками. На этот раз удалось додуматься одеться предварительно. Жалуюсь, что сегодня никак не дают выспаться, понимающе хмыкает и шутит в ответ. Быстро заканчивает и уходит.
Я дохожу до благословенного дивана и со сладким предвкушением еще почти двух часов сна опускаю голову на подушку. Из-за стены раздается душераздирающий визг дрели. Соседи принимаются за ремонт...
Снова звонки в дверь. Чуть менее яростные, но такие же настойчивые. Циферблат - одиннадцать утра. Опять мастер. "На проблемы с домофоном Вы жаловались?" Этот уже на ангела не похож. Поэтому в квартиру не попадает. Я стою, также уныло прислонившись к дверному косяку, и смотрю, как он манипулирует с проводками. На этот раз удалось додуматься одеться предварительно. Жалуюсь, что сегодня никак не дают выспаться, понимающе хмыкает и шутит в ответ. Быстро заканчивает и уходит.
Я дохожу до благословенного дивана и со сладким предвкушением еще почти двух часов сна опускаю голову на подушку. Из-за стены раздается душераздирающий визг дрели. Соседи принимаются за ремонт...
понедельник, 10 ноября 2008
Океан, как известно, никогда не врет...
Случилось у меня воскресенье. Случилось оно разнообразно, но позитивно.
После честной! традиционно ночной подготовки к сдаче математики и трех с половиной часов сна я отправилась на зачет. Прошу оценить важность момента: это был мой первый зачет на втором высшем! Сдала, с неожиданно возникшей сложностью, впервые за практику обучения думая, что завалила, но сдала. (Все равно ведь не откомментите, знаю я вас, но хоть порадуйтесь
)
И вот выхожу я с зачета. Невыспатая (совсем, никак, полностью!) и в связи с этим малоадекватная. Иду встречаться с Тиннаркой, ибо после ТГ жила я невообразимо цивильной жизнью, а ролевая натура чахла в подобных условиях и от тоски стала толкать меня на "Маскарад" (хотя сколько я после несчастного ТГ зарекалась, что в этом сезоне больше никаких городовух!). И тут Тиннара сообщает, что сейчас в универе будет кабинетка, а буквально на следующем лестничном пролете мы сталкиваемся с мастером. Далее меня уже даже не спрашивают буду ли я играть, а с ходу начинают вгружать.
читать дальше
Итак, дамы и господа, рекомендую вам мастера: зовут ее Полина и 23.11 она делает кабинетку по "Ведьмаку". Я лично пойду обязательно, ибо девушка себя зарекомендовала! Вам тоже советую!!!
После честной! традиционно ночной подготовки к сдаче математики и трех с половиной часов сна я отправилась на зачет. Прошу оценить важность момента: это был мой первый зачет на втором высшем! Сдала, с неожиданно возникшей сложностью, впервые за практику обучения думая, что завалила, но сдала. (Все равно ведь не откомментите, знаю я вас, но хоть порадуйтесь
)И вот выхожу я с зачета. Невыспатая (совсем, никак, полностью!) и в связи с этим малоадекватная. Иду встречаться с Тиннаркой, ибо после ТГ жила я невообразимо цивильной жизнью, а ролевая натура чахла в подобных условиях и от тоски стала толкать меня на "Маскарад" (хотя сколько я после несчастного ТГ зарекалась, что в этом сезоне больше никаких городовух!). И тут Тиннара сообщает, что сейчас в универе будет кабинетка, а буквально на следующем лестничном пролете мы сталкиваемся с мастером. Далее меня уже даже не спрашивают буду ли я играть, а с ходу начинают вгружать.
читать дальше
Итак, дамы и господа, рекомендую вам мастера: зовут ее Полина и 23.11 она делает кабинетку по "Ведьмаку". Я лично пойду обязательно, ибо девушка себя зарекомендовала! Вам тоже советую!!!
суббота, 08 ноября 2008
Океан, как известно, никогда не врет...
Меня подсадили на Гришковца. Я хочу его смотреть и смотреть! Видимо, хорошо попал в жилу со своими полувнятными, но настолько точно попадающими рассуждениями о жизни, об отношениях.
Граждане, если у кого что из него есть, помогите! Дайте насладиться! А еще лучше составьте компанию: все-таки я считаю, что его надо смотреть с кем-то
Граждане, если у кого что из него есть, помогите! Дайте насладиться! А еще лучше составьте компанию: все-таки я считаю, что его надо смотреть с кем-то
Океан, как известно, никогда не врет...
И вдруг совершенно неожиданно я оказалась в зиме. Уверенный слой снега вокруг, люди в шапках.
Я стояла на остановке, прислушиваясь к странному ощущению холода, пролезшего под осеннюю куртку и нагло примеривающегося к моему тельцу. На улице уже стемнело, и парные огни фар вытягивали из сумеречной неясности в пространство конкретного материального мира машины метрах в семи от меня, создавая ощущение, будто я стою на границе двух реальностей. И вдруг я услышала пение, мощное, величественное. Могучие басы пробились сквозь шум наводненной машинами улицы, перевалили через преграду многоэтажек и хлынули прямо внутрь меня. Церковное пение. Всегда, когда я слышу его, внутри будто что-то приподнимается, встает на цыпочки, потому что рядом с этим невозможно быть расслабленной, тем более распущенной, и душа наполняется благоговением на грани с сакральным ужасом.
Я стояла пригвожденная к месту этим явлением трансцендентального. Подъехал троллейбус. Открыл двери. Гнусавый, неразборчивый из-за плохого качества динамика голос пробубнил название остановки. Двери с шипением закрылись, и эта махина с гудением поехала дальше. Я проводила его взглядом, тряхнула головой, словно только что избавилась от наваждения, и вернулась к ожиданию транспорта. Но что-то поменялось. Я прислушалась - пения больше не было.
Я стояла на остановке, прислушиваясь к странному ощущению холода, пролезшего под осеннюю куртку и нагло примеривающегося к моему тельцу. На улице уже стемнело, и парные огни фар вытягивали из сумеречной неясности в пространство конкретного материального мира машины метрах в семи от меня, создавая ощущение, будто я стою на границе двух реальностей. И вдруг я услышала пение, мощное, величественное. Могучие басы пробились сквозь шум наводненной машинами улицы, перевалили через преграду многоэтажек и хлынули прямо внутрь меня. Церковное пение. Всегда, когда я слышу его, внутри будто что-то приподнимается, встает на цыпочки, потому что рядом с этим невозможно быть расслабленной, тем более распущенной, и душа наполняется благоговением на грани с сакральным ужасом.
Я стояла пригвожденная к месту этим явлением трансцендентального. Подъехал троллейбус. Открыл двери. Гнусавый, неразборчивый из-за плохого качества динамика голос пробубнил название остановки. Двери с шипением закрылись, и эта махина с гудением поехала дальше. Я проводила его взглядом, тряхнула головой, словно только что избавилась от наваждения, и вернулась к ожиданию транспорта. Но что-то поменялось. Я прислушалась - пения больше не было.
среда, 05 ноября 2008
Океан, как известно, никогда не врет...
Сегодня лег снег. На улице одновременно грязь и еще тонкая, неровная снежная побелка. Гололед. Я бежала домой, отчаянно поскальзываясь через каждую пару шагов. Без шапки и шарфа, но почему-то совсем не было холодно.
А еще меня поразило, насколько светло вокруг, совсем как днем. И это-то не у нас белые ночи!
Вроде бы ничего особенного, но почему-то пустынный город, погружающийся в зиму, как осколок волшебного зеркала в глаз похищенного холодной красавицей мальчика, вошел мне в сердце. От него спокойно и легче дышится, в нем нет одиночество, потому что он рядом, он вокруг, повсюду, и почти совсем не хочется любви. Анестезия для чувств. Мне было очень тяжело не так давно, я заходилась в отчаянном крике помощи, неистовой мольбе о том, чтобы перестать ощущать этот ноющий окровавленный кусок плоти внутри, считающийся вместилищем эмоций, я готова была на то, чтобы перестать чувствовать что-либо вообще, лишь бы замолчала эта боль. А сегодня, оставшись наедине с городом, поняла, что боль исчезла. Хорошо. Спокойно.
Обезболивающее. Лишь бы не наркотик.
А еще меня поразило, насколько светло вокруг, совсем как днем. И это-то не у нас белые ночи!
Вроде бы ничего особенного, но почему-то пустынный город, погружающийся в зиму, как осколок волшебного зеркала в глаз похищенного холодной красавицей мальчика, вошел мне в сердце. От него спокойно и легче дышится, в нем нет одиночество, потому что он рядом, он вокруг, повсюду, и почти совсем не хочется любви. Анестезия для чувств. Мне было очень тяжело не так давно, я заходилась в отчаянном крике помощи, неистовой мольбе о том, чтобы перестать ощущать этот ноющий окровавленный кусок плоти внутри, считающийся вместилищем эмоций, я готова была на то, чтобы перестать чувствовать что-либо вообще, лишь бы замолчала эта боль. А сегодня, оставшись наедине с городом, поняла, что боль исчезла. Хорошо. Спокойно.
Обезболивающее. Лишь бы не наркотик.
суббота, 01 ноября 2008
Океан, как известно, никогда не врет...
Огромные белые холстины на тряпки попытались повешать с дизайнерским концептуализмом. Жаль, но не вышло. Маты у дальней стены художественно разложить тоже не получилось. Зато окна были завешаны, а посадочные места образованы. Из-под стульев, добросоветсно изображающих стол для нехитрой снеди, время от времени извлекалась тара с "сидором" и украдкой, дабы не застукал случайно заглянувший директор какого-то детского учреждения, любезно предоставившего нам зал, разливалась желающим. Музыка протестовала, устраивала забастовки, но раз за разом покорялась Мишиному настойчивому желанию провести-таки вечеринку и обязательно с танцами, не зря же она именована танцевальной? Дерзкая клетка и задорные складки юбок, пестрота полосатых гольфов, почти неприрывный смех. Он замолкал всего пару раз, когда Хель играла на арфе (возможно, я и путаю название данного музыкального инструмента). Танцы, много танцев, до головокружения, нехватки кислорода и поразительной легкости внутри. Я влюбилась в эти подскоки и переборы ногами, стремительный ритм и дух сказки родом с изумрудных островов.
А еще был потрясающе красивый дуэт Катьки и Снежки в черных тонах. Была Катя и замечательная девушка (жаль, имени пока не знаю), которые принесли настоящую еду: пивные колбаски и плетеный сыр. Был Миша выскакивающий по залу единственный из всех молодых людей в килте, и, кстати, ему это очень шло
Была моя любимая морянка Тиннара. Была Кесс, гадавшая на таро. Был Слава, которого я вытащила на какой-то обоим совершенно неизвестный танец, в результате чего мы больше хохотали, чем танцевали. Был Сухер в холщовой рубахе, подпоясанной веревкой, настоящий бретонский крестьянин
Получился ни разу не Самайн, но совершенно замечательный праздник
А еще был потрясающе красивый дуэт Катьки и Снежки в черных тонах. Была Катя и замечательная девушка (жаль, имени пока не знаю), которые принесли настоящую еду: пивные колбаски и плетеный сыр. Был Миша выскакивающий по залу единственный из всех молодых людей в килте, и, кстати, ему это очень шло
Была моя любимая морянка Тиннара. Была Кесс, гадавшая на таро. Был Слава, которого я вытащила на какой-то обоим совершенно неизвестный танец, в результате чего мы больше хохотали, чем танцевали. Был Сухер в холщовой рубахе, подпоясанной веревкой, настоящий бретонский крестьянин Получился ни разу не Самайн, но совершенно замечательный праздник
Океан, как известно, никогда не врет...
Ты женщина, а значит, тебя должны вести.
Но что делать, если ты сама знаешь дорогу и, что, действительно, печально, знаешь в отличие от подавляющего большинства окружающих? Рано или поздно встает вопрос о том, чтобы идти впереди. А это тяжело: ты осознаешь ответственность, ты принимаешь решение и ты неминуемо становишься жестче. Как не потерять изначальную женскую мягкость, когда некому тебя вести, а идти надо, дальше, несмотря ни на что, потому что статика нежизнеспособна?
Пока не знаю. Но думаю, скоро пойму.
Но что делать, если ты сама знаешь дорогу и, что, действительно, печально, знаешь в отличие от подавляющего большинства окружающих? Рано или поздно встает вопрос о том, чтобы идти впереди. А это тяжело: ты осознаешь ответственность, ты принимаешь решение и ты неминуемо становишься жестче. Как не потерять изначальную женскую мягкость, когда некому тебя вести, а идти надо, дальше, несмотря ни на что, потому что статика нежизнеспособна?
Пока не знаю. Но думаю, скоро пойму.
четверг, 30 октября 2008
Океан, как известно, никогда не врет...
Два часа скакали на танцах кельтику. Чувствую себя лепреконом.
А еще после танцев мы бежали за трамваем. Даже не бежали, а отчаянно неслись через проезжую часть в неположенном месте наперерез грозно надвигающемуся транспорту. Удивительно, но таки догнали. Правда, двери водитель нам открывать не пожелал, поэтому Сухер их ломал. Залезала в вагон я с твердым ощущением, что за это самоуправство нам сейчас что-нибудь сломает кондуктор. Однако его не оказалось. Внутри вообще никого не оказалось. И мы ехали,привольно расположив свои утомленные тушки в пустом вагоне, глядя в окно и даже почти не разговаривая. Было хорошо
А еще после танцев мы бежали за трамваем. Даже не бежали, а отчаянно неслись через проезжую часть в неположенном месте наперерез грозно надвигающемуся транспорту. Удивительно, но таки догнали. Правда, двери водитель нам открывать не пожелал, поэтому Сухер их ломал. Залезала в вагон я с твердым ощущением, что за это самоуправство нам сейчас что-нибудь сломает кондуктор. Однако его не оказалось. Внутри вообще никого не оказалось. И мы ехали,привольно расположив свои утомленные тушки в пустом вагоне, глядя в окно и даже почти не разговаривая. Было хорошо
вторник, 28 октября 2008
Океан, как известно, никогда не врет...
Сбылось.
Берцы, рюкзак, мальчиковая шапочка, из-за детского размера постоянно ползущая вверх и осознание, что в 17.40 я сяду в электричку и уеду домой.
Сперва опаздал Сухер. Я угрюмо шагала по вокзалу и понимала, что одной по темноте без палатки и топора мне в лесу делать нечего. Однако в последюю минуту он-таки прибежал. Но теперь уже опаздала электричка. На час. Еще почти час в электричке, и мы вылезли на темный пустой перрон.
А это уже был вывернутый мир, изнанка реальности, было такое ощущение, что обыденность истончилась, почти совсем сошла на нет вместе с дневным светом и теперь сквозь нее ясно проглядывает сказка. Господи, как там было красиво!
Извивающееся тело электрички, входящей в поворот, теплеет изнутри мягким оранжеватым свечением.
На том берегу поселок. Несколько скученных алмазов огней, холодный и яркий свет.Длинные мерцающие полоски отражений света на воде.
Небо, усеянное россыпью звезд. Последний раз я видела такое небо на Алтае. Казалось, что если вскарабкаться на какое-нибудь дерево повыше, то можно перелезть на ближайшее созвездие. Я лежала на холодном берегу и смотрела вверх, не помню, когда последний раз было так спокойно. Напротив, через пруд какая-то звезда сияла ярче ,чем костер на другом берегу, и от нее оставалась дорожка на воде. Никогда еще не видела световых дорожек от звезд...
Плеск накатывающейся на берег воды, так осторожно, почти неуверенно и робко. Самое нежное, что я слышала когда-либо. Он шептал...
Вот так отрывками, сумбурно и невнятно. Но там было прекрасно.
А на утро такой знакомый мир вернулся, но я была и этому рада. Все было точь-в-точь как мне и мечталось еще задолго до поездки, в городе.
Берцы, рюкзак, мальчиковая шапочка, из-за детского размера постоянно ползущая вверх и осознание, что в 17.40 я сяду в электричку и уеду домой.
Сперва опаздал Сухер. Я угрюмо шагала по вокзалу и понимала, что одной по темноте без палатки и топора мне в лесу делать нечего. Однако в последюю минуту он-таки прибежал. Но теперь уже опаздала электричка. На час. Еще почти час в электричке, и мы вылезли на темный пустой перрон.
А это уже был вывернутый мир, изнанка реальности, было такое ощущение, что обыденность истончилась, почти совсем сошла на нет вместе с дневным светом и теперь сквозь нее ясно проглядывает сказка. Господи, как там было красиво!
Извивающееся тело электрички, входящей в поворот, теплеет изнутри мягким оранжеватым свечением.
На том берегу поселок. Несколько скученных алмазов огней, холодный и яркий свет.Длинные мерцающие полоски отражений света на воде.
Небо, усеянное россыпью звезд. Последний раз я видела такое небо на Алтае. Казалось, что если вскарабкаться на какое-нибудь дерево повыше, то можно перелезть на ближайшее созвездие. Я лежала на холодном берегу и смотрела вверх, не помню, когда последний раз было так спокойно. Напротив, через пруд какая-то звезда сияла ярче ,чем костер на другом берегу, и от нее оставалась дорожка на воде. Никогда еще не видела световых дорожек от звезд...
Плеск накатывающейся на берег воды, так осторожно, почти неуверенно и робко. Самое нежное, что я слышала когда-либо. Он шептал...
Вот так отрывками, сумбурно и невнятно. Но там было прекрасно.
А на утро такой знакомый мир вернулся, но я была и этому рада. Все было точь-в-точь как мне и мечталось еще задолго до поездки, в городе.
четверг, 23 октября 2008
Океан, как известно, никогда не врет...
Они такие родные и такие разные.
Я сидела на полу крохотной кухни и сквозь заломанные в изгибах струйки сигаретного дыма, плотно сплетающиеся в воздухе, смотрела на него. Иногда такой циничный, отстраненный, с каменной маской на лице, - и вдруг, нечаянно совершенно детское выражение растерянности, удивленности, милое и доброе. А я ощущаю острый, почти пронзительный приступ любви к этому, по сути, чужому человеку, с которым никогда не получится быть рядом, чтобы совсем, чтобы знать, что не ляпаешь ненужного, не мешаешь, знать, что ты хоть как-то нужна, хоть чем-то можешь помочь, когда тяжело. Мне никто не давал право считать его родным, но душа лежит, но сердце сжимается от пронзительной нежности. А еще он поет, и под этот голос кажется, что играет он не на гитаре, а на струнах моей собственной души.
Я толком не помню, как родной стала она. Как он, помню хорошо, это произошло в один момент, я даже могу по календарику найти дату, когда что-то у меня в голове констатировало: твой человек. А про нее хоть убей! Сколько всего она выслушала, сколько часов телефонного трафика было прожжено по ночам, пока я излагала ей свой бред и бесконечно плакалась. Я переполнила ее до краев собой, вывернула наизнанку свое сознание. Если бы было возможно считать ее память, то там была бы не только она, но и вся я. Человек, в котором ты хранишь себя, не может быть чужым. А еще она родная, потому что принимает меня такой, потому что понимает, какая я дура и дурой не считает. И потому что гладиолус! Люблю я эту несмышленную дуреху, потрясающе сочетающую в себе огромнейший запас теоретических знаний, прекрасное аналитическое мышление со способностью делать такие ляпы, что уму не постижимо! Да, блин, люблю я тебя! Хоть и хочется порой швырнуться сапогом.
Я сидела на полу крохотной кухни и сквозь заломанные в изгибах струйки сигаретного дыма, плотно сплетающиеся в воздухе, смотрела на него. Иногда такой циничный, отстраненный, с каменной маской на лице, - и вдруг, нечаянно совершенно детское выражение растерянности, удивленности, милое и доброе. А я ощущаю острый, почти пронзительный приступ любви к этому, по сути, чужому человеку, с которым никогда не получится быть рядом, чтобы совсем, чтобы знать, что не ляпаешь ненужного, не мешаешь, знать, что ты хоть как-то нужна, хоть чем-то можешь помочь, когда тяжело. Мне никто не давал право считать его родным, но душа лежит, но сердце сжимается от пронзительной нежности. А еще он поет, и под этот голос кажется, что играет он не на гитаре, а на струнах моей собственной души.
Я толком не помню, как родной стала она. Как он, помню хорошо, это произошло в один момент, я даже могу по календарику найти дату, когда что-то у меня в голове констатировало: твой человек. А про нее хоть убей! Сколько всего она выслушала, сколько часов телефонного трафика было прожжено по ночам, пока я излагала ей свой бред и бесконечно плакалась. Я переполнила ее до краев собой, вывернула наизнанку свое сознание. Если бы было возможно считать ее память, то там была бы не только она, но и вся я. Человек, в котором ты хранишь себя, не может быть чужым. А еще она родная, потому что принимает меня такой, потому что понимает, какая я дура и дурой не считает. И потому что гладиолус! Люблю я эту несмышленную дуреху, потрясающе сочетающую в себе огромнейший запас теоретических знаний, прекрасное аналитическое мышление со способностью делать такие ляпы, что уму не постижимо! Да, блин, люблю я тебя! Хоть и хочется порой швырнуться сапогом.
среда, 22 октября 2008
Океан, как известно, никогда не врет...
Прямые линии домов. Серые стены. Клетушки, прячущие людей от мира и друг от друга.
Хочется в лес. На природу. На Флюс.
Когда мы последний раз были там, меня пробрало в самом конце, уже совсем перед выездом. Был уже конец сентября. Холодный ветер, серое небо и такой же серый, мутнящийся рябью водный простор. Я шла по берегу. Ничего особенного, все как обычно, хорошо знакомое, привычное. Но тут неожиданно сжало сердце, болезненно и сладко, щемящее, острое наслаждение (?), внезапное чувство единства с миром через это конкретное место. Тогда я осознала, что оно воспринимается мной как родной дом, поняла, что вросла туда душой.
Хочется в лес.
Хочется сидеть вечером у костра и смотреть как огонь кидает подвижные отблески вокруг. Пачкаться обугленными и вечно недоготовленными сосисками. Лежать в темноте, сжавшись в комочек и отчаянно жмясь к соседу, не в силах заснуть от еще не изжитого холода. Проснуться на жестком, с ноющей спиной. Долго болтать ни о чем с лениво возвращающимся к реальности товарищем, глядя, как снаружи постепенно светлеет, и не имея ни малейшего желания вылазить из теплого спальника в собачий холод улицы. Поежившись посмотреть на новый день, решительно двинуться умываться ледянной водой, а потом с неведомым доселе энтузиазмом приняться за готовку завтрака. Стоять на берегу и молча смотреть на воду и дальний берег. С тоской оглянуться на родную поляну и затопать под рюкзаком сквозь лес к железнодорожным путям. А потом вернуться в город, пахнущая костром, в грязных штанах и надежных берцах, в нелепой шапке и с такой несуразной здесь "Рысью" за спиной, почувствовать ,что сейчас принадлежишь не этому месту. И умиротворенно улыбнуться
Хочется в лес. На природу. На Флюс.
Когда мы последний раз были там, меня пробрало в самом конце, уже совсем перед выездом. Был уже конец сентября. Холодный ветер, серое небо и такой же серый, мутнящийся рябью водный простор. Я шла по берегу. Ничего особенного, все как обычно, хорошо знакомое, привычное. Но тут неожиданно сжало сердце, болезненно и сладко, щемящее, острое наслаждение (?), внезапное чувство единства с миром через это конкретное место. Тогда я осознала, что оно воспринимается мной как родной дом, поняла, что вросла туда душой.
Хочется в лес.
Хочется сидеть вечером у костра и смотреть как огонь кидает подвижные отблески вокруг. Пачкаться обугленными и вечно недоготовленными сосисками. Лежать в темноте, сжавшись в комочек и отчаянно жмясь к соседу, не в силах заснуть от еще не изжитого холода. Проснуться на жестком, с ноющей спиной. Долго болтать ни о чем с лениво возвращающимся к реальности товарищем, глядя, как снаружи постепенно светлеет, и не имея ни малейшего желания вылазить из теплого спальника в собачий холод улицы. Поежившись посмотреть на новый день, решительно двинуться умываться ледянной водой, а потом с неведомым доселе энтузиазмом приняться за готовку завтрака. Стоять на берегу и молча смотреть на воду и дальний берег. С тоской оглянуться на родную поляну и затопать под рюкзаком сквозь лес к железнодорожным путям. А потом вернуться в город, пахнущая костром, в грязных штанах и надежных берцах, в нелепой шапке и с такой несуразной здесь "Рысью" за спиной, почувствовать ,что сейчас принадлежишь не этому месту. И умиротворенно улыбнуться
понедельник, 20 октября 2008
Океан, как известно, никогда не врет...
А ты знаешь, как болит пустота? Как она ощущается? Она есть внутри тебя, ее нельзя обойти, минуть. Ее можно на время скрыть, попытаться забыть, отвлекшись на суету повседневности, прикрыв зияющую дыру мишурой бессмысленных действий и ненужных встреч. Но она продолжить существовать в тебе, расплываясь вокруг и будто захватывая тебя. Ты пытаешься кричать, но она все глушит. Ты можешь погибнуть от одиночество, так и не заметив, что кто-то рядом отчаянно тянет к тебе руки в бессильной попытки помочь, ухватить, спасти. Но ты его не видишь, пустота слепит. Для тебя его просто нет. Ты можешь осознавать, что он есть где-то, но это будет край твоей Вселенной. Иначе бы не было пустоты, ты был бы не один в центре вакуума, вы были бы двумя мирами, заглядывающими друг в друга. Но для того, чтобы так все переменить, надо подпустить его на расстояние соприкосновения душ. Ты не подпускаешь. Тебе нет дела до его души. Почему? Почему если ты воешь от одиночества, если надежда уже задыхается под непомерным слоем безысходности, ты не можешь просто посмотреть на того, кто рядом, кто так рвется к тебе на встречу, но лишь бьется о стену твоего безразличия?!
По городу ходит масса красивых, интересных, замечательных и одиноких представительниц прекрасного пола и огромное количество умных, приятных и столь же не устроенных в личном плане мужчин. Что же мешает этим единицам стать парами? Почему между 1 и 1 никак не появится + ? Согласись, что тысячи, если не миллионы одиноких людей по всему миру, как-то странно.
И ноющая боль пустоты внутри-вокруг...
По городу ходит масса красивых, интересных, замечательных и одиноких представительниц прекрасного пола и огромное количество умных, приятных и столь же не устроенных в личном плане мужчин. Что же мешает этим единицам стать парами? Почему между 1 и 1 никак не появится + ? Согласись, что тысячи, если не миллионы одиноких людей по всему миру, как-то странно.
И ноющая боль пустоты внутри-вокруг...
пятница, 17 октября 2008
Океан, как известно, никогда не врет...
1. Радость. Резкая, редкая. Почти болезненная в своей пронзительности.
2. Рыжая. Квадр, ты в моих мыслях, даже если я на тебя ворчу или ругаюсь. Извини за мой ужасный характер!
3. Ребенок. Маленькое счастье с чистыми глазами, открытым миру взгядом. И заливистый, искренний детский смех, заливающий все вокруг солнцем...
4. Река. Полноводная, широкая, величавая. Спокойная и могучая. Истинная сила не требует суетливости и лишней демонстрации.
5. Родина. Щемящее чувство обреченной любви. Родину, как родителей, не выбирают.
6. Работа. Нужно любить свою жизнь, нужно получать удовольствие от того, на что ты эту жизнь тратишь! Может правда, бросить все и в Заполярье?..
7. Развращенность. В мыслях, в чувствах... Не надо говорить об аморальности: кто устанавливает эти рамки приличий?! Запреты на удовольствия - бред! Но чем дальше ты познаешь мир, тем меньше чистоты, легкости, непосредственности. Ты видишь, что все очень просто, слишком просто, жизнь, люди вокруг даже не обнажены, они вывернуты наружу. Не хочу этого нутра реальности! Не хочу грязной правды!
8. Робость. Отворачиваешься, боишься посмотреть. Набираешься сил, поднимаешь взгляд... И как огонь по сердцу мгновенно - и на щеки...
9. Радио. "Наше радио". Чайфы, Сурганова, Мельница, Арбенина, перепетое Кино... Многое.
10. Речь. Литература. Одно из бесценнейших владений человека.
Солнце, спасибо тебе огромное за букву!
2. Рыжая. Квадр, ты в моих мыслях, даже если я на тебя ворчу или ругаюсь. Извини за мой ужасный характер!
3. Ребенок. Маленькое счастье с чистыми глазами, открытым миру взгядом. И заливистый, искренний детский смех, заливающий все вокруг солнцем...
4. Река. Полноводная, широкая, величавая. Спокойная и могучая. Истинная сила не требует суетливости и лишней демонстрации.
5. Родина. Щемящее чувство обреченной любви. Родину, как родителей, не выбирают.
6. Работа. Нужно любить свою жизнь, нужно получать удовольствие от того, на что ты эту жизнь тратишь! Может правда, бросить все и в Заполярье?..
7. Развращенность. В мыслях, в чувствах... Не надо говорить об аморальности: кто устанавливает эти рамки приличий?! Запреты на удовольствия - бред! Но чем дальше ты познаешь мир, тем меньше чистоты, легкости, непосредственности. Ты видишь, что все очень просто, слишком просто, жизнь, люди вокруг даже не обнажены, они вывернуты наружу. Не хочу этого нутра реальности! Не хочу грязной правды!
8. Робость. Отворачиваешься, боишься посмотреть. Набираешься сил, поднимаешь взгляд... И как огонь по сердцу мгновенно - и на щеки...
9. Радио. "Наше радио". Чайфы, Сурганова, Мельница, Арбенина, перепетое Кино... Многое.
10. Речь. Литература. Одно из бесценнейших владений человека.
Солнце, спасибо тебе огромное за букву!
суббота, 04 октября 2008
Океан, как известно, никогда не врет...
Вчера выступали на концерте в честь Дня учителя в детском доме.
Мне было страшно туда идти, меня физически ломало. Детский дом рисовался по жутким журнальным статьям и постперестроичным фильмам чуть ли не подобием концлагеря. Теперь каюсь.
Номер с моим участием шел первым, поэтому, отвыступавшись, я смогла весь праздник просидеть в зале. С детьми. И это были дети, обычные, нормальные дети. Они пели песни, те же самые, что когда-то в школе учила и я, читали стихи, поздравляя своих воспитателей, потом дарили им шарфы из батика, расписанные своими руками, отчаянно тянули руки и, не выдерживая, кричали с места ответы на загадки. Маленькие и чуть постарше, в строгих костюмчиках и начищенных ботиночках мальчики, девочки в белых блузочках и черных юбочках, те, что постарше с неумело накрашенными глазами и вытравленными мелированием волосами. А сам детский дом больше походил на обычный летний лагерь.
У меня исчез страх, прошло то гнетущее ощущение выжимающей сердце жалости, как к нашим несчастным обездоленным старикам, когда понимаешь, что не в силах им чем-то помочь. Вот только был там мальчик Костя... Хорошенький, совсем еще маленький. Но когда он, наверное, чувствуя мой взгляд, оборачивался, у него каждый раз были такие печальные глаза...
Очень захотелось, когда будет своя семья, будет рядом любимый человек, рядом с которым как за каменной стеной, может быть даже свои дети, в общем, дом, надежный и полный тепла, обязательно взять такого Костю к себе, чтобы согреть и его
Мне было страшно туда идти, меня физически ломало. Детский дом рисовался по жутким журнальным статьям и постперестроичным фильмам чуть ли не подобием концлагеря. Теперь каюсь.
Номер с моим участием шел первым, поэтому, отвыступавшись, я смогла весь праздник просидеть в зале. С детьми. И это были дети, обычные, нормальные дети. Они пели песни, те же самые, что когда-то в школе учила и я, читали стихи, поздравляя своих воспитателей, потом дарили им шарфы из батика, расписанные своими руками, отчаянно тянули руки и, не выдерживая, кричали с места ответы на загадки. Маленькие и чуть постарше, в строгих костюмчиках и начищенных ботиночках мальчики, девочки в белых блузочках и черных юбочках, те, что постарше с неумело накрашенными глазами и вытравленными мелированием волосами. А сам детский дом больше походил на обычный летний лагерь.
У меня исчез страх, прошло то гнетущее ощущение выжимающей сердце жалости, как к нашим несчастным обездоленным старикам, когда понимаешь, что не в силах им чем-то помочь. Вот только был там мальчик Костя... Хорошенький, совсем еще маленький. Но когда он, наверное, чувствуя мой взгляд, оборачивался, у него каждый раз были такие печальные глаза...
Очень захотелось, когда будет своя семья, будет рядом любимый человек, рядом с которым как за каменной стеной, может быть даже свои дети, в общем, дом, надежный и полный тепла, обязательно взять такого Костю к себе, чтобы согреть и его
Океан, как известно, никогда не врет...
Город. Серость однообразных фасадов. Обреченная прямота наводненных машинами улиц.
Тоска обреченности от сознавания того, что все уже знакомо, что даже если и подвернется, случайно сложится из блоков стоящих здесь десятилетиями домов еще неизвестный тебе дворик, он будет клоном сотен предыдущих.
Шагаешь по городу не туда, куда хочется пойти, а оттуда, где быть невозможно. Куда угодно, лишь бы подальше от подавляющего монолита Пентагона, отдающего удушливым духом низкокачественных пирожков и вечных бездомных вокзала, безжизненности такой широкой и такой скучной Уральской...
Город погрузился в сумерки. Отталкивающий своей прямой наготой скелет железобетонный скелет города прикрыт темнотой, затейливо украшен огнями. Город преобразился, он будто перенесся в иное измерение. И в самых темных его уголках вдруг ожили, зашевелись простенькие, но вполне настоящие чудеса.
Останавливаемся на набережной. Я опираюсь на кованную решетку и смотрю на развернувшийся пейзаж. Город раскинулся под восхитительной сеткой из скоплений света. Река - пятна жидкого цвета, переливающиеся в черноте. Знакомо, но каждый раз по-своему прекрасно.
"Смотри, там фаерку, кажется, крутят", - говорит он, тот что сейчас рядом. Вдалеке, на Плотинке мелькают крохотные, но упорные огоньки. Они взлетают и падают, кружатся вокруг неведомого центра. Идем смотреть. Там кто-то стучит в тамтам. Монотонность музыки затягивает, отгораживает от мира, ты готов слушать и слушать. Девушки с огненными поями. Пляска языков пламени, огненные вихри, женское тело изгибающееся в центре горящей сферы. Огонь-стихия, порожденная древностью музыка, танец, схожий с первобытным ритуалом. Это магия.
По ночному городу распрятано много чудес: переливающийся радугой дом, кино в подворотне под открытым небом до самого утра, графически расчерченная тенями белизна стен... Что-то из них поджидает на каждом углу, что-то раскидано совсем скупо подобно настоящим драгоценным камням в горной породе. Но все нужно уметь увидеть
Тоска обреченности от сознавания того, что все уже знакомо, что даже если и подвернется, случайно сложится из блоков стоящих здесь десятилетиями домов еще неизвестный тебе дворик, он будет клоном сотен предыдущих.
Шагаешь по городу не туда, куда хочется пойти, а оттуда, где быть невозможно. Куда угодно, лишь бы подальше от подавляющего монолита Пентагона, отдающего удушливым духом низкокачественных пирожков и вечных бездомных вокзала, безжизненности такой широкой и такой скучной Уральской...
Город погрузился в сумерки. Отталкивающий своей прямой наготой скелет железобетонный скелет города прикрыт темнотой, затейливо украшен огнями. Город преобразился, он будто перенесся в иное измерение. И в самых темных его уголках вдруг ожили, зашевелись простенькие, но вполне настоящие чудеса.
Останавливаемся на набережной. Я опираюсь на кованную решетку и смотрю на развернувшийся пейзаж. Город раскинулся под восхитительной сеткой из скоплений света. Река - пятна жидкого цвета, переливающиеся в черноте. Знакомо, но каждый раз по-своему прекрасно.
"Смотри, там фаерку, кажется, крутят", - говорит он, тот что сейчас рядом. Вдалеке, на Плотинке мелькают крохотные, но упорные огоньки. Они взлетают и падают, кружатся вокруг неведомого центра. Идем смотреть. Там кто-то стучит в тамтам. Монотонность музыки затягивает, отгораживает от мира, ты готов слушать и слушать. Девушки с огненными поями. Пляска языков пламени, огненные вихри, женское тело изгибающееся в центре горящей сферы. Огонь-стихия, порожденная древностью музыка, танец, схожий с первобытным ритуалом. Это магия.
По ночному городу распрятано много чудес: переливающийся радугой дом, кино в подворотне под открытым небом до самого утра, графически расчерченная тенями белизна стен... Что-то из них поджидает на каждом углу, что-то раскидано совсем скупо подобно настоящим драгоценным камням в горной породе. Но все нужно уметь увидеть